Писатель или инфлюенсер?

Я автор текстов для чтения со сцены. Не совсем драматург, хотя спектакли у меня уже вышли. Мои книжки — побочный эффект моей деятельности. Я пишу для того, чтобы я, Макс Виторган, Константин Хабенский или кто-то еще читал со сцены. Это основное. Потом издательство собирает все мои тексты и издает как книжки, они продаются и довольно большими тиражами. Но я пишу не для книжек, поэтому писателем меня назвать нельзя.

Дальше — инфлюенсер. 180 тысяч подписчиков. Я — инфлюенсер? Спроси у 100 человек на улице, кто знает меня по фамилии, сомнительно, что знают больше 10 или 15. Мне [Евгений] Маргулис сказал: «Ты звезда, когда тебе в ЖЭКе очередь уступают». Если я и инфлюенсер, то для очень небольшой прослойки людей, по всей стране размазанной, потому что у меня не сконцентрировано все в Москве.

То, что я бы хотел донести до масс, есть в рассказах. Мне захотелось написать рассказ, чтобы нам чуть менее страшно было смотреть в глаза неизбежному концу. И появился рассказ «Снег» — о человеке, который уходит и скидывает на небо снег с облаков. Или мне захотелось, чтоб как можно больше смеялись люди, которые не очень не любят смеяться. Я написал рассказ «Святой Валерий» — о том, как двух алкашей заливает водка с потолка, а они до этого помолились, чтоб у них водка появилась. Он смешной, он не несет собой какой-то нагрузки. Но Хабенский его читает так, что зал просто стонет. И я понимаю, что не зря что-то делаю.

Зачем вести соцсети

Во-первых, ради бессмертия. Мы же не совсем осознаем, что пройдет 200 лет — и потомки наши страницы прочтут. Мы — первое поколение людей, у которых есть возможность создать себе бессмертную цифровую душу. И потомки точно будут читать. А если у меня сложится литературная карьера дальше и она каким-то образом перешагнет порог моей смерти, то, значит, и другие будут читать.

Во-вторых, мне интересно делиться своим мнением, потому что в ряде случаев мои высказывания могут на что-то повлиять. Это может быть политическая позиция, которая будет дальше ретранслирована, и я буду осознавать, что я не равнодушный, я не промолчал. Я не такой большой борец, но, когда я понимаю, что не могу с ситуацией сжиться и промолчать, я не промолчу.

Огромное количество информации о чтениях, которые я устраиваю, транслируется через Instagram. Первый год-два мы продавали билеты только там. Сейчас, когда у нас объемы уже совершенно другие, висит огромная реклама на Арбате. Она, наверное, перебьет мой Instagram.

О публичном образе

Абсолютно бессмысленное занятие — создавать образ в социальных сетях. Рано или поздно тебя раскроют. И чем больше различий между твоим образом и реальностью, тем сильнее будет разочарование раскрывшего.

В Instagram нужно быть максимально искренним, искренность — главная мировая валюта сегодня, на нее покупается практически все. В жизни реальной можно где-нибудь при******ть, в Instagram лучше этого не делать.

О правилах общения в соцсетях

У меня очень жесткие правила в моем Instagram, потому что я воспринимаю свой аккаунт как виртуальный дом. Вот я открываю двери сегодня: пожалуйста, заходите, я расскажу, что думаю про текущий момент. И вдруг какой-нибудь товарищ, зайдя ко мне в дом, говорит: «Слушай, какие-то херовые у тебя обои, сам ты какой-то странный и несешь полную херь». Но остается дальше сидеть в моем доме и пить коктейли.

Если мы представим такую ситуацию в реальной жизни, мы тут же дадим этому товарищу в торец и выгоним его, правильно? И больше его пускать не будем. В Instagram должны быть такие же правила.

Ты делишься с кем-то контентом, человек потребляет его бесплатно — соответственно, есть некие ограничения. Ты имеешь полное право этот бесплатный контент отдавать тем, кто тебе интересен, комфортен, приятен. Можем ли мы спорить? Да, можем. Но вежливо, корректно, без панибратства.

О хейтерах

У меня достаточно часто бывают репрессии. Думаю, что уже тысяч 20 я забанил за все время существования моего аккаунта. Мне еще иногда жена присылает списки неугодных — то есть они как-то ее обидели — я даже не буду разбираться. Зато лента чиста. И очень большая конверсия. При 180 тысяч подписчиков пост может набрать и 25 тысяч лайков. Средний набирает 5–7 тысяч. Я отвечаю почти всем в директе. За исключением каких-то абсурдных предложений. Но, если человек начинает общаться на «ты», я его сразу баню, даже не читая.

Об успехе

Я отношусь ко всему, как к бизнесу. Я не пребываю в творческих облаках. Мне не западло на площадку заранее приехать, все интервью не западло самому проверить. Плюс у меня партнер прекрасный. Плюс у меня замечательные отношения были с актерами до того, как я всем этим занялся.

Я намеренно пошел на открытое публичное общение со всеми читателям. Мне не западло два часа простоять после концерта и подписывать книги и фотографироваться. Каждый раз это делаю. Я читал и в книжных магазинах, когда там два-три человека сидели, потому что мне нужно, потому что я обязан по контракту прийти прочесть. Я много чего сделал, никогда в этом плане не ленился. Если есть успех, так именно в этом.

Почему интеллектуалы не любят Александра Цыпкина

Не все не любят, надо сказать. Но есть представители... Есть за что не любить. Я же этот сакральный образ русского писателя, сидящего в деревне, поменял на гламурный, денежный, стал лицом Porsche, еще что-то. Плюс у меня достаточно огрехов с точки зрения литературы, я это знаю. И многие не понимают, какого хера у меня тираж — 300 тысяч. Как так? У меня же там чуть ли не орфографические ошибки. А просто время дилетантов пришло. Я — живой пример.

Моя первая книжка не прошла бы ни один литературный отбор в благостном XX веке. Просто по качеству текста. А сегодня нет больше этих фильтров: нет редакторов, критиков литературных, издателей. Есть ты. И есть мир. В нем 7 млрд человек. Ты можешь сделать полное говно, просто редкостное. Но если это понравится 1 млн человек, они — твои. Потом ты их себя подписываешь, запрещаешь комментарии всем остальным — и сидишь внутри маленького государства с населением в 1 млн человек, которые тебя очень любят.

У меня нет амбиций стать лауреатом Нобелевской премии. Я всегда поменяю посмертную славу на деньги сегодня. Это раз. Во-вторых, я пишу так, как пишу. Кому-то это очень нравится, кто-то в ужасе от того, что я делаю. Мне самому — нравится.