Образование после пандемии, чья экономика больше и чем плохи осторожные менеджеры — лучшее из блогов экономистов

Как университетам придумать себя заново

Университетам предстоит «переоткрыть себя заново», ответив на вопрос, чему именно они учат: профессор Беркли, экономист Брэдфорд ДеЛонг в своем блоге обращает внимание на интервью со Скоттом Гэллоуэем о будущем высшего образования. Гэллоуэй в 2000-е годы запустил несколько стартапов в Силиконовой долине, а сейчас преподает в Школе бизнеса Стерна и считает, что закономерным шагом развития BigTech будет его экспансия в образовательный сектор и партнерство с лучшими университетами США. Коронавирус уже сейчас заставляет людей задуматься, за что именно они платят, а партнерство вузов с техногигантами — такими как Google, Apple, Facebook, Amazon — приведет к тому, что комбинация офлайн- и онлайн-форматов обучения позволит готовить намного больше квалифицированных кадров и снизит крайне высокие цены на образование.

С одной стороны, американские университеты очень эффективны, рассуждает ДеЛонг: каждый год обучения увеличивает доход выпускника на 7%. «Но есть проблема: мы сами не понимаем, как именно нам это удается», — пишет он. Основная часть деятельности преподавателей — читать лекции, задавать списки литературы и проводить экзамены, но исследования показывают, что все это неэффективно: студенты мало усваивают на лекциях, не способны осилить списки для чтения и зазубривают материал непосредственно к экзаменам. Вероятнее всего, залог успеха университетского образования заключается в его социально-интеллектуальном, а не формально-интеллектуальном компоненте, отмечает ДеЛонг: творческой атмосфере, развитии эмоционального интеллекта, полезных контактах. Но в эпоху коронавируса стоимость этого компонента упала до нуля. Потенциальное сотрудничество с техногигантами ставит университеты перед необходимостью срочно «придумывать» себя заново — вопрос в том, как именно.

BellClub

Инвестиции в EdTech: революция в образовании — тема новой встречи BellClub

Глобальный карантин дал толчок развитию EdTech: увеличил стоимость компаний, которые до этого уже были на рынке, и открыл новые горизонты для стартапов. В ближайшем будущем геймификация, иммерсивное обучение с использованием AR и VR, искусственный интеллект вместо реальных преподавателей и другие технологии произведут революцию в онлайн-образовании и станут импульсом для стартапов.

Обсудим, какие проекты могут заинтересовать инвесторов сейчас, как выйти на международный рынок с собственным продуктом и какое будущее ждет онлайн-образование, на ближайшей виртуальной встрече BellClub 16 июня в 19:00. Вы сможете лично пообщаться и задать вопросы нашим спикерам:

• Александр Чачава, управляющий партнер Leta Capital
• Дмитрий Чихачев, сооснователь Runa Capital
• Александр Коноплястый, сооснователь Flashpoint

Регистрация — здесь.

Чья экономика больше

Китай обошел США по размеру ВВП, рассчитанного Всемирным банком по паритету покупательной способности (ППС): знаменитый экономист Джеффри Фрэнкель рассуждает, будет ли статистическое достижение иметь реальные последствия для китайской и глобальной экономики, в посте для блога Econbrowser. В мае Всемирный банк опубликовал результаты Программы международных сопоставлений с расчетами за 2017 год (трехлетний лаг в таких расчетах — типичная практика): ВВП Китая по ППС составил $19,617 трлн, а США — $19,519 трлн. И, по данным Всемирного банка, это произошло впервые, обращает внимание Фрэнкель (результаты Программы международных сопоставлений публикуются раз в 6 лет, предыдущие были за 2011 год; по данным же МВФ, которые публикуются ежегодно, ВВП по ППС Китая превысил американский еще в 2014 году и с тех пор разрыв растет).

Впрочем, по размеру ВВП по текущему обменному курсу Китай по-прежнему существенно уступает американской экономике: по итогам того же 2017 года ВВП Китая составил $12,144 трлн.

Вопрос, какая экономика больше, имеет значение для актуальных вопросов соперничества великих держав и веса Китая в международных организациях. И для геополитического веса важен размер ВВП именно по текущему курсу, а не по ППС, подчеркивает Фрэнкель. Оценка ВВП какой-либо страны по ППС — это оценка ее ВВП в американских ценах, исходя из того, что $1 в разных странах имеет разную покупательную способность (в одних на него можно приобрести большее количество товаров, в других — меньшее); поэтому ВВП США по ППС и ВВП США в текущих ценах одинаков, а у большинства других стран ВВП по ППС, как правило, больше текущего из-за разницы в уровне цен. Показатель ВВП по ППС лучше подходит для сопоставления уровня жизни при пересчете на душу населения, считает Фрэнкель. Так, ВВП по ППС на душу населения в Китае составил $14 150 — это ниже среднемировых $16 596 и в четыре раза меньше, чем в США, меньше, чем в Бразилии, Мексике, Таиланде, Ботсване. А уровень жизни, измеряемый как индивидуальное потребление по ППС, в Китае в 6,5 раза ниже, чем в США, где этот показатель самый высокий в мире ($6906 против $44 620), и также существенно ниже среднемировых $10 858.

По мере роста китайской экономики вопрос о квотах и влиянии Китая в различных международных организациях встает все острее, продолжает Фрэнкель. Американская внешняя политика последних лет уделяет все меньше внимания международным организациям и многосторонним системам регулирования, и вакуум, который образуется по мере ослабления лидерства США, сможет заполнить Китай — тем более что китайская экономика дает стране все больше оснований на геополитические притязания.

Чем плохи осторожные менеджеры

Осторожность менеджеров среднего звена тормозит инновации и становится скрытым налогом для бизнеса: управляющий редактор Journal of Economic Perspectives Тимоти Тейлор рекомендует к прочтению статью в Harvard Business Review о толерантности управляющих к риску, в числе авторов которой — знаменитый психолог, лауреат Нобелевской премии по экономике Даниэль Канеман.

Опросы показывают, что менеджеры среднего и низшего звена склонны максимально избегать рисков. Например, в исследовании McKinsey управляющие должны были принять решение об инвестировании $100 млн в новый проект: за три года он может принести $400 млн, но есть вероятность потерять вложения в первый же год. Менеджер с нейтральным отношением к риску при таком соотношении потенциальной выгоды и стартовых инвестиций должен был бы согласиться на 25%-й шанс выигрыша, что соответствует 75%-й вероятности потерять вложенное. Но большинство опрошенных говорили, что готовы согласиться лишь на 18%-ю вероятность потерь, причем размер средств не влиял на осторожность: менеджеры не были готовы рисковать и значительно меньшими суммами.

Такую осторожность можно понять, отмечает Тейлор: зачастую карьера и доход менеджера зависят от одного-двух проектов, поэтому они стремятся избежать провала и принимать более безопасные решения — например, не запускать принципиально новый продукт, а скопировать идею конкурентов. В то же время генеральные директора готовы принимать на себя куда больше рисков, ведь их успехи оцениваются на основе большого количества проектов. Разницу в толерантности к риску у топ-менеджеров и управленцев среднего звена Канеман и соавторы называют «налогом на осторожность» (risk aversion tax). Их расчеты для одной из компаний показали, что этот налог для нее достигает трети — то есть если бы все ее менеджеры принимали инвестиционные решения исходя из той же толерантности к риску, что у главы компании, то результативность можно было бы увеличить более чем на 30%.

Главный риск для развивающихся экономик

Глобальные потоки прямых иностранных инвестиций в ближайшие полтора года могут сократиться на 30–40%, ожидает UNCTAD. Это может надолго затормозить развивающиеся экономики, предупреждают эксперты из Организации Объединенных Наций по промышленному развитию (UNIDO) и Кембриджа в посте для Всемирного экономического форума. Развивающиеся рынки очень зависимы от прямых иностранных инвестиций: это не только увеличение выпуска и экспорта, но и рабочие места, стимулы для развития инфраструктуры, возможность получить новые технологии и увеличить производительность. Из-за пандемии какие-то компании свернут зарубежные проекты, какие-то — откажутся от планов расширить бизнес.

Правительствам и до пандемии необходимо было решать две задачи, пишут авторы: не только привлекать, но и удерживать иностранных инвесторов. Сейчас в борьбе за них некоторые развивающиеся страны стремятся снять карантин и перезапустить производства как можно раньше — чтобы компания-инвестор не перенесла его в другую страну, которая быстрее справилась с коронавирусной инфекцией. Например, Бангладеш, несмотря на сохраняющиеся риски заражения работников, поспешила открыть текстильные производства — это один из ключевых секторов экономики страны, но, пока заводы простаивают, был риск, что транснациональные компании найдут новых поставщиков в Китае или Вьетнаме. То есть правительствам приходится выбирать между жизнями и здоровьем работников и сохранением конкурентных преимуществ своей экономики.

Важнее сформировать системные меры, которые помогут привлечь и удержать прямые иностранные инвестиции, рекомендуют авторы: выстраивать более качественную и развитую систему сертификации, позволяющую быстрее встраиваться в международные цепочки поставок; улучшать телекоммуникации и цифровую инфраструктуру; создавать ориентированные на экспорт специальные экономические зоны.